Сыров В.Н. Значение "картины мира" в современной науке и философии

Термин «картина мира» достаточно прочно вошел в современный отечественный философский и научный словарь. Употребление его стало привычным и может даже затертым. С одной стороны, это свидетельствует о глубинных представлениях сообщества исследователей о характере своей работы, ее границах и возможностях, притязаниях и перспективах. С другой стороны, если философия делает «картину миру» объектом рефлексии, то без критического пафоса здесь не обойтись. Задача любой критики, как известно, состоит в том, чтобы поставить под вопрос правомерность использования столь привычных, как казалось бы, представлений. Давно известен и способ критики: обратиться к экспликации того начального импульса, который вызвал к жизни формирование самого представления о картинности мира. И если мы обнаружим, что этот импульс не угас и еще сохраняет свою продуктивность, то обязаны будем признать функциональность всей терминологии, с ним связанной и им обусловленной. Более того, констатация его сохранности позволит нам эту функциональность прояснить и уточнить. 

Если не касаться вопроса о том, кто, когда и где впервые употребил этоттермин, то следует отметить, что длительное время по преимуществу он связывалсяс научным познанием. Как правило, речь шла о т.н. «научной картинемире», которая трактовалась как структурный элемент системы научногознания. Достаточно обратиться к своего рода классической работе «Идеалы инормы научного исследования», а именно к статье В.С. Степина «Идеалыи нормы в динамике научного поиска» [Степин, С. 10-64]. Отметим, чтовидение мира как картины, видение именно мира как такой картины и именно научноевидение, конечно, были не случайны. Они отражали и отражают определенный этап впонимании себя и способов своего отношения к миру.

Основные черты этого отношения прекрасно суммированы М. Хайдеггером в статье«Время картины мира» [Хайдеггер, С. 41-62]. Немецкий мыслительуказывает, что при слове «картина» мы в первую очередь думаем обизображении. Как изображение она предполагает не буквальную копию с оригинала,а фиксацию черт, которые мы считаем наиболее существенными, значимыми. А это означает,что мы имеем дело с определенной конструкцией, создание которой предполагаетнекоторую точку отсчета, а именно автора или зрителя и известную степеньдистанции от объектов, изображенных на картине. Такой подход подразумевает какутрату некоторой близости или интимности связи с окружающими нас вещами, так ивозможность объективации отношения к ним. Вот почему картина мира всегдатяготеет к тому, чтобы, в первую очередь, быть сферой знания и знания научного.На этом этапе осмысление восприятия мира как картины означает, что мы находимсяна такой стадии понимания себя и мира, когда становится очевидным, что именномы конструируем миры и уже не можем вернуться к наивной вере в то, что имеемдело с вещами самими по себе.

Но Хайдеггер идет дальше, детальнее определяя границы и своеобразие эпохи,которую он называет «время картины мира». «Мир здесь выступаеткак обозначение сущего в целом», — подчеркивает он [Хайдеггер, С. 49].Во-вторых, предполагается, что нарисованные вещи представлены перед нами вовсей их полноте. «В этом „составить картину“ звучиткомпетентность, оснащенность, целенаправленность» [Хайдеггер, С. 49). Ав-третьих, как отмечает один из современных авторов вслед за Хайдеггером,«хайдеггерианская метафора мира-как-картины весьма поучительно может быть противопоставленапонятию мира. ...Эта метафора влечет за собой дистанцию между нами и миром,трансформацию участия и проживания в наблюдение и репрезентацию. Мир становитсякартиной, репрезентацией, против которой мы стоим, оставляя нас за пределамиэтой картины, без места в мире. Такой мир, продукт нашей представляющейактивности, лишается своего воздействия на нас. Обязательства, отношения,интересы, которые укореняли нас в нем, не могут найти своего места на этомхолсте...» [Simpson, С. 44].

Понятно, как указывает Хайдеггер, что там, где мир не может войти в картину,не может быть и картины мира [Хайдеггер, С. 49]. Вот почему и в каком смысленельзя говорить об античной или средневековой картинах мира. Культурыантичности и средневековья никогда не воспринимали и не могли воспринять миркак нечто им противоположенное или выставленное перед ними, а уж тем болееставшее сферой их компетенции и распоряжения. Там, где индивид или сообществовоспринимают себя как часть некоторого целого, там нет и не может быть противопоставленностисебя миру, а значит, не может быть и картины мира.

Поэтому видение мира как картины является своего рода уникальным достоянием,присущим только человеку Нового времени (если такое Новое время есть и нашаэпоха). С этого периода рождается знаменитое субъект-объектное отношение, гдемысль обречена биться в рамках оппозиции отражения/конституирования. Но самоеглавное, что так поданный мир может быть только объектом подчинения, покорения,обладания, господства, поскольку человек как субъект вывел себя за его пределыи мир ему ничего о нем сказать не может. Ведь если взглянуть на социокультурныеистоки всего нашего корпуса естественных наук, то нетрудно увидеть стремлениеомертвить мир (уровень физики), поскольку такой мир легко и оправданнопокорять. Да и в самом характере научного поиска легко увидеть рукуконструктора, который стремится выйти на такой уровень глубины познания, гдевсе многообразие нивелируется, и выявляются такие структурные единицы, изкоторых потом можно собрать любой предмет желания. А поскольку мир трактуется,как данный во всей своей целостности, т.е. полностью и окончательно, то шанс наустановление такого господства кажется вполне реальным.

Тем самым, размышляя о сути и перспективах употребления столь привычного иставшего безобидным термина, мы всегда должны иметь в виду глубинухайдеггеровского прозрения. Но что же тогда можно сказать о картине мире нарубеже веков и даже тысячелетий? В духе критичности и даже ироничности, стольсвойственной постмодерну, мы можем сказать, что нами утрачены не только наивноетолкование себя как имманентной части тех или иных мировых процессов, но вера ввозможность и перспективы эпистемологического и технологического господства надмиром. Мы даже не видим возможности вернуться к докартинному восприятию мира(Хотя возможно, что «мир» дается нам только вместе с«картиной»). Более того, кажется, что в рамках постмодерна столь женевозможно говорить о картине мира, как и в рамках античности и средневековья.Но не выглядит ли тогда парадоксом знаменитая цепочка постмодернистских черт,выделенная столь же знаменитым И.Хассаном. Он и сам понимает двусмысленностьосуществляемой им операции, когда говорит, что «мои примеры будутселективными, мои штрихи могут накладываться друг на друга, конфликтовать,предварять или замещать друг друга» [Hassan, С. 18]. Тем не менее,выделенные им черты (фрагментация, деканонизация, карнавализация и т.д.)позволяют не только сортировать наличную культурную продукцию, но и даютпринципы для производства новой. Вспомним и тезис Ж. Деррида: «В концеконцов, будь то концепт истории или какой угодно другой, произвести запросто имгновенно его изменение или вычеркнуть какое-то слово из словаря невозможно.Необходимо выработать стратегию текстовой проработки, которая в каждый данныймомент заимствовала бы старое слово у философии, чтобы тут же снять с него еештамп» [Деррида, С. 108].

А все это, как ни парадоксально, может означать, что данному термину сужденооставаться частью нашего научного, философского и культурного словаря. Этоозначает также, что наша работа с ним может осуществляться лишь в направлениипоследовательного освобождения от вышеупомянутых коннотаций, но с сохранениемсвязанных с ним достижений. Собственно говоря, представленная взору читателяданного сборника панорама разнообразнейших контекстов употребления этого словаи предназначена продемонстрировать возможности такой позитивной работы.

Итак, в каком направлении расширяется и трансформируется контекступотребления термина «картина мира» и какие функции он выполняет иможет выполнять? Прежде всего, теперь мы можем говорить о различных (а нетолько естественнонаучной) картинах мира, как во времени, так и в пространстве.Мир предстает перед нами не только в виде физического универсума, но и как мир социальный,языковой, мир повседневности, политики, литературы и т.д. Миров становитсямного. Более того, в этот мир мы включаем не только знания, но и ценности,модели поведения, образцы переживаний и т.д.

Благодаря этому мы можем говорить об античной или средневековой картинемире, понимая, что речь идет только о нашей интерпретации их воззрений.Возможно, что ни древние греки, ни древние китайцы в своих мифологиях,философиях и религиях не воспринимали окружающую их действительность каккартину. Это наш язык описания. Но ведь и знания о прошлом предназначены длянашего понимания, пусть и через понимание других. Возможно, что многиеархаические культуры вообще не составили и не составляли целостныхпредставлений о себе и т.н. мире. Поэтому, употребляя по отношению к ним термин«картина мира», мы осуществляем не только процедуры интерпретации, нои реконструкции, искусственного воссоздания целостности воззрений.

Наконец, мы можем говорить о сосуществовании различных миров, подобно тому,как сосуществуют образы человека в медицине и в живописи. Возможно, к примеру,обсуждать проблему согласования картин мира, например западной и восточной.Имеет смысл полемизировать с конкурирующими картинами мира, что весьмахарактерно для науки и идеологии. Более того, сам способ такой постановкивопросов порожден возможностью смотреть на мир как на картину. «МудростьЗапада» и состоит в понимании того, что любые человеческие знания иценности предполагают отделение существенного от несущественного, подавлениеодних черт и выпячивание других. Но мудрость заключена еще и в понимании того,что абсолютных критериев, позволяющих судить и карать, нет. Поэтому мыпозволяем окружать себя картинами и вырабатывать по отношению к ним весьмаспецифическую эпистемологическую и этическую позицию, которая получилапримечательные названия «гуманизм», «толерантность»,«плюрализм» и т.д.

Вышеупомянутое понимание заставляет нас воспринимать термин «картинамира» всего лишь как удобный инструмент в решении тех или иных задач. Да,«картина мира» призвана дать нам целостное представление о мире. Ноэта целостность условна и лишена претензий на то, что мы сказали по поводу мирапоследнее и окончательное слово. Просто мы систематизировали и обобщили длярешения определенных задач, и пока мы их решаем, данный образ мира для наспредпочтителен. Так, всемирная история, описанная нами сквозь призмуматериального производства, имеет право на существование, пока мы считаемхозяйственные проблемы наиболее значимыми. Только не следует думать, что этимполучен окончательный ответ о сущности мировой истории. Более того, возможно неговорить вообще ни о каком мире, тем более, что фрагментированность становитсяодним из принципов постмодернистского видения. Но если мы включили в составкартины мира не только знания, но и ценности, то получаем право рассуждать еслине об образе мира как результате познания, то хотя бы о совокупности принциповподхода ко всем возможным объектам. Можно сказать, что тогда мы смещаем в нашемконцепте акценты с «мира» на «картину».

Какие же задачи позволяет нам решать этот инструмент или, что дает нам правооперировать термином «картина мира»? Прежде всего, он дает критерииверификации. Методология науки, обсуждая тему критериев научности, недаромпроизвела на свет такой структурный компонент научного знания, как«парадигма» или «картина мира». Многочисленнейшиеисследования прекрасно показали, что ссылка на эксперименты, наблюдения,источники является лишь одним из способов доказательства и обоснованияистинности тех или иных суждений о свойствах мира. В ситуациях, где экспериментне возможен или не воспроизводим (да и не только в этих ситуациях), только«картина мира» выступает условием селекции, верификации и легитимациивыдвигаемых гипотез и выстраиваемых теорий. В этом смысле «картина мира»расширяет для исследователя поле для маневра, увеличивая спектр аргументов,которые он может привлечь с целью доказательства правомерности своихпостроений.

Оригинальность наших изысканий часто состоит в том, что мы расширяемконтекст употребления тех или иных слов и умеем извлечь нетривиальныерезультаты из такого расширения. Так, позаимствовав из лексикона методологиинауки термин «картина мира», мы спроецировали его на общекультурноепространство, чтобы увидеть нечто необычное в своей жизни и жизни иных культур.Стремясь понять и обьяснить поведение других (т.е. ответить на вопросы«что происходит» и «почему»), особенно поведение, весьмаотличное от нашего и даже вступающее в противоречие с т.н. «здравымсмыслом», мы также вынуждены ввести идею «картины мира». Иначеговоря, оперирование термином «картина мира» позволяет осознать, чтоответ на вызов, который бросает жизнь, оказывается предопределенным не ею, аисторически сложившимся комплексом культурных стандартов. Это же обстоятельствопозволяет нам строить модели поведения других, а значит не только обьяснять, нои предсказывать.

Данными соображениями, конечно, не исчерпывается продуктивность пониманиявсего и вся сквозь призму «картины мира». Отметим напоследок однунемаловажную деталь. Ведь «картина мира» говорит кое-что и о нас.Легко оценивать представления других как «картину», но что делать,когда мы поняли, что и наши воззрения есть такая же картина. А здесь, видимо,возможны только два пути. Оценить весь комплекс наших знаний и ценностей как «картину»значит утратить доверие к ней. Поэтому «картинномирное» представлениемира является шагом к рефлексии, критике и дискредитации традиции. И в этомтакже состоит операциональность нашего словаря. Можно сказать, что этот терминнесет на себе знаки своеобразного «двойного кодирования», с однойстороны, собирая хаос в целостность, а, с другой стороны, приглашая к сомнениюв эффекте этой целостности.

Но когда мы понимаем, что выпрыгнуть из одной «картины» мы можемтолько в другую, тогда, видимо, должны радикально изменить свою познавательнуюи жизненную стратегию. Возможно, следует попытаться быть кочевником,путешественником по «мирам», следует попытаться получатьспецифическое наслаждение от умения играть по правилам всяческих «картинмира». И дело не в том, чтобы стать или быть бездомным, а в том, чтобыувидеть новый образ дома. Это похоже на мысль П. Слотердайка: «Суть делане в том, чтобы теперь Я стало безраздельным „хозяином в собственномдоме“; скорее, речь идет о шансе научить „духов дома“ жить вмире с нами под одной крышей» [Слотердайк, С. 408]. И как только мыпонимаем это, мы понимаем и другое. Только мир литературы и опыт чтения даетнам единственно эффективный способ примерить на себя образы других. Ведь толькочерез сопереживание чужое становится своим. Это обстоятельство позволяетвскрыть более глубинный смысл обращения нашей культуры к миру художественноготворчества, миру языка.

Сыров В.Н. Значение «картины мира» в современной науке и философии // Картина мира: модели, методы, концепты (1-3 ноября 2001. Томск, Издание ТГУ, С.17-22).

Литература

1. Деррида Ж. Позиции  — Киев: Д.Л., 1996. 192 с.
2. Simpson L. C. Technology, time and the conversation of modernity. -Routledge. 1995. 232 p.
3. Слотердайк П. Критика цинического разума. — Екатеринбург: Изд-во Урал.ун-та, 2001. 584 с.
4. Степин В.С. Идеалы и нормы в динамике научного поиска. / Идеалы и нормынаучного исследования. — Минск: Изд-во БГУ, 1981. С.10-64.
5. Hassan I. Pluralism in Postmodern Perspective. / Exploring Postmodernism.Ed. By M. Calinescu and D. Fokkena. — John Benjamins Publishing Company. Amsterdam/Philadelphia.1987. P.17-39.
6. Хайдеггер М. Время картины мира. / Хайдеггер М. Время и бытие: статьи ивыступления. — М.: Республика, 1993. С. 41-62