Энтузиазм ведёт к улучшениям

Лично меня торговый люд восхищает с детства. Мне всегда хотелось продавать — неважно что и кому. После занятий в школе я подрабатывал в кондитерской лавке, где продавал леденцы, по крайней мере те, что не съедал сам. Работая в бакалейной лавке, я получал громадный эмоциональный заряд от продажи товаров,

а не просто от выполнения заказов. В Цинциннати я занимался распространением журнала «Enquirer» и работал по утрам и вечерам, добывая все новых и новых подписчиков.

В моей карьере продавца в детстве был и период торговли мужской одеждой у моего дорогого старого друга Эмиля Гейгера. Много лет назад он управлял в Бельфонтейне, штат Огайо, одним из лучших галантерейных магазинов в городе. Эмиль был из числа наиболее успешных в общении людей и практиков искусства убеждения из всех, кого мне доводилось когда-либо наблюдать в действии. Он продавал товары хорошего качества. Эмиль был просто влюблен в свои товары. Он находил их самыми превосходными; лучше их ничего и быть не могло.

Он был терпелив, ожидая, пока клиент сделает наилучший для себя выбор. Не позволяя себе отпустить покупателя из магазина с плохо сидящим на нем костюмом, Эмиль рекомендовал ему поискать еще где-нибудь. На моей памяти были даже случаи, когда он, убедившись, что не может подобрать ничего подходящего, звонил кому-то из своих конкурентов с просьбой принять потенциального покупателя. Люди проникались к нему доверием, а потому приходили в его магазин снова и снова. Он знал, как торговать и, что, возможно, еще важнее, как не снижать уровень продаж. Искренность и прямота были отличительными чертами этого человека, который остается в моей памяти одним из величайших торговцев, каких я когда-либо знал.

Он чем-то походил на покойного Амоса Салку, знаменитого нью-йоркского галантерейщика, еще одного моего приятеля. Салка рассказывал мне, что ныне тоже покойный Уильям Рэндольф Херст, владелец газетного треста «Hearst», как-то раз заглянул к нему в магазин запастись новым комплектом воротничков. Салка сразу понял, что воротничок на мистере Херсте совершенно не подходит ему и вдобавок не лучшего покроя. И он в своей лучшей манере убеждения предложил тому воротнички другого фасона. Херст рассвирепел: «Я сам знаю, что мне нужно. Вы продаете мне эти или нет?»

Салка, оставаясь невозмутимым, любезным и вежливым, отступать все же не собирался. Но он знал, как найти подход. «Мистер Херст, — сказал он магнату — крупному, угрюмому, с насупленными бровями субъекту, — вы величайший в мире торговец газетами. Вы знаете, что нужно людям, и продаете то, что им требуется. А я, Салка, — величайший галантерейщик в мире. Я знаю, что людям требуется по части одежды. Я мировой эксперт по подбору подходящих предметов гардероба для людей, особенно для людей великих».

И эти два сильных характера, два торговца экстракласса, встретились взглядами. Салка даже не моргнул.

— Я хочу, чтобы мистер Херст в представлении Салки выглядел превосходно, и превосходным для вас будет вот это.

Херст ухмыльнулся.

—  Ну ладно, вы, самовлюбленный старикан, наденьте-ка на меня тот воротничок, что, по-вашему, мне впору.

Салка верил в свои товары. Он знал толк в хороших вещах. Он никогда не шел на компромисс. И не робел перед всемирными знаменитостями. Не был он и льстецом. Он обращался к воле и разуму сильных личностей. Его энтузиазм, искренность и прямота плюс неоспоримое превосходство в своем ремесле сделали его незаурядным торговцем.

Так вот, возвращаясь к Эмилю Гейгеру: однажды он мне сказал:

— Ты, Норман, всегда хотел стать торговцем, но продавать ты будешь не вещи, а систему идей. Ты будешь предлагать людям христианство — я же знаю, что ты собираешься стать священником. А потому, с твоего позволения, дам тебе небольшой совет. Неси людям действенную религию, такую, что будет давать людям именно ту помощь, в которой они нуждаются. И сам верь в нее. Будь искренен. И относись к этому с энтузиазмом. Будь убедителен. Учись общаться, и товар станут брать.

Эмиль исповедовал иудаизм, но в прежние годы он то и дело захаживал в мою церковь в Нью-Йорке. Любовно похлопывая меня по спине, он говаривал: «Дай им правильную вещь, ведь им только это и нужно. Будь энтузиастом, общайся, убеждай — это их подкупит». И, конечно же, Эмиль оказался прав, ибо чтение проповедей и обучение христианству как образу мыслей и жизни есть своеобразная форма торговли. С помощью таких подходов человек пытается заставить других принять идею и убедить их встать на путь согласия с ним.
Я ПРОДАЮ АЛЮМИНИЕВЫЕ ГОРШКИ И СКОВОРОДКИ

Много лет назад я на собственном опыте работы в торговле познал, как энтузиазм и убеждение в сочетании с продуктивным общением приводят к созидательным результатам. В те дни каждый мог найти себе временную работу на лето, и я тоже на один сезон стал продавцом алюминиевой кухонной утвари. Работа заключалась в методичном обходе домов и время от времени в инсценированном приготовлении пищи, чтобы продемонстрировать все достоинства алюминиевых горшков и сковородок. Суть метода была в том, чтобы убедить известную в округе своей стряпней домохозяйку пригласить к себе нескольких соседок на легкий завтрак, во время которого предоставлялась возможность завести коммерческую беседу о достоинствах кухонной посуды.

Ярый приверженец кухни штатов Огайо и Индиана, набивший руку на приготовлении жареных цыплят, картофельного пюре и соусов, я прямо-таки светился энтузиазмом и убежденностью. Чего стоили мои восклицания над восхитительными блюдами! Мое усердие само взывало к сердцам женщин столь убедительно, что моя книга заказов трещала по швам от обилия сделок.

Но это неприкаянное хождение от дома к дому в попытках что-то продать! Поверьте мне, оно требовало невероятной отваги, настойчивости и исполненного сверхчеловеческой убежденности. В то время я жил в Гринвилле, штат Огайо, и, будучи по натуре нервным и застенчивым, решил для начала «обработать» городок Юнион-Сити, штат Индиана, располагавшийся сразу за границей нашего штата. Обуреваемый сомнениями, тот первый день продаж я начал с улицы, показавшейся многообещающей, уже пропустив до этого несколько улиц под первыми попавшимися предлогами.

Первый дом выглядел слегка обветшалым. Сказав себе: «Эти люди не поспевают за прогрессом и вряд ли польстятся на алюминиевую посуду», я прошел мимо. Следующий дом был опрятным и чистым. Я рассудил: «А эти идут с прогрессом в ногу и, скорее всего, уже приобрели алюминиевую посуду». Тут я сообразил, что мой рационализм управляется исключительно чувством страха. А потому, взяв себя в руки, вскарабкался по ступенькам, повторяя про себя текст коммерческой беседы, врученный мне вместе с набором товаров. Затем, молясь, чтобы никого не оказалось дома, робко нажал на звонок. Дверь с треском распахнулась, и моему испуганному взору явилась самая крупная женщина (или мне так показалось) изо всех виденных мной, перекрывшая собою весь дверной проем.

— Чего надо? — рявкнула она, свирепо уставившись на меня.

—  Не желаете ли алюминиевую посуду? — слабым голосом проговорил я.

— Конечно, нет, — отрезала она и захлопнула дверь.

Униженный, я побрел домой, волоча ящик с алюминиевой посудой. Но, не желая сносить поражение, завернул к приятелю по имени Гарри. «Ты когда-нибудь продавал алюминиевую посуду?» — спросил я. Получив отрицательный ответ, я заорал: «Что? Ты никогда не продавал алюминиевую посуду? Да ведь это самый прибыльный бизнес в мире». Тот немедля заразился моим энтузиазмом, и в мгновение ока я сбыл ему половину товара. Я дал ему для изучения текст коммерческой беседы и сказал, что завтра с утра мы начинаем продажи в том же Юнион-Сити.

На следующий день утром, выйдя из трамвая, мы прибыли к месту моего вчерашнего позорного поражения. «Начнем с этой улицы?» — осведомился Гарри. «Нет, — ответил я, — эту пропустим. Я уже поработал тут вчера».

Подходя к следующей улице, я почувствовал прилив неведомого доселе воодушевления и уверенности, несомненно, вызванный присутствием приятеля. «Бери ту сторону. А я займусь этой, — скомандовал я, — и вот еще что: не принимай слово нет за окончательный ответ. Действуй с огоньком — убеждай. Клиентке нужен этот товар, вот и заставь ее понять это».

Я поднялся к двери, полный предвкушения удачной торговли. Я намеревался убедить женщину купить нечто, в чем она нуждалась и что принесет ей длительное удовлетворение. Это было потрясающе. Нажимая на звонок, я увидал, как Гарри махнул мне рукой. «Уломай ее, старина», — прокричал он.

Отворившая дверь женщина была лишь бледным подобием предыдущей (по крайней мере, такой она предстала перед моим уверенным взором). Вскоре я уже был у нее на кухне, по сути, вытирая за нее тарелки и превознося до небес достоинства своей алюминиевой посуды. Меня переполняло воодушевление. «Надо же, да вы просто энтузиаст своего дела. Кто бы мог подумать, что кухонные плошки могут приводить в такой экстаз?» В ответ я разразился таким водопадом научных сведений об искусстве стряпни, что леди в изумлении раскрыла рот. Она подписала заказ и, провожая меня до дверей, непрестанно благодарила.

Мы с ней в дальнейшем поддерживали приятельские отношения вплоть до ее кончины, и однажды, спустя годы после нашей первой встречи, придя послушать мою проповедь, она сказала: «Вы рекламируете Евангелие так же пылко и убедительно, как и те горшки и сковородки, что продали мне. Кстати, — добавила она, — некоторыми из них я пользуюсь и поныне. Как вы и говорили, они-то и были мне нужны».

—  Да, — ответил я, — как и Евангелие, которое я сейчас пропагандирую.

— О, его я купила давным-давно, — улыбнулась она.

Энтузиазм и убежденность — сочетание замечательное — как нельзя более способствуют успешному общению.
ЭНТУЗИАЗМ И ХОРОШАЯ ЖИЗНЬ

Каждый может принять на вооружение основанную на энтузиазме убежденность, чтобы улучшить жизнь, как свою, так и своих близких, сделать ее успешнее.

Вот уже двадцать пять лет, как не стало моей матери, но я осознаю: всем, что я сегодня делаю, я обязан творческому потенциалу, корни которого — в ее убежденности и воодушевлении в годы моего детства. То же может сказать и любой ребенок добрых и чутких родителей.

По сути ее человеческой деятельности, мою мать можно назвать «торговцем», и ей было что предложить. Ее очень интересовали люди, их характеры и потенциальные возможности. Она имела обыкновение рассказывать молодым людям, кем те могут стать. Это было ее «товаром». На мой взгляд, ей великолепно удавалось зажечь огонь вдохновения в умах людей, того вдохновения, что побуждает к действию. И, конечно же, влияние ее живого характера на собственных детей было огромным. Завтраки, обеды, ужины в нашем доме всегда проходили увлекательно. Мать рассказывала обо всех удивительных вещах не только в нашем городе, но и во всем мире.

Отвечая за миссионерскую деятельность большой группы верующих, она получала письма от миссионеров со всего света. Она была в курсе событий и движений во многих странах. И много путешествовала по миру, причем порой ей приходилось пробираться даже через захваченную бандитами территорию Китая и оказываться в опустошенных военными действиями районах. Все это она подавала к обеденному столу, используя как средство убедить ее троих мальчиков сделать из себя что-то стоящее и внести свою лепту в дело улучшения мира. Она могла любому внушить ту или иную идею, ибо все ее идеи были стоящими и подкреплялись убедительной силой энтузиазма.

«Профессия» матери или отца — сродни профессии торговца, ведь их занятие — убедить своих чад в ценности яркой, насыщенной, созидательной жизни. И если они не преуспеют в этом, то какой-нибудь лохматый унылый неудачник может внушить их детям чудовищную ложь — мол, ни в Соединенных Штатах, ни где-либо еще жизнь не оправдывает ожиданий — и обратит их к наркотикам или собьет на иной, но столь же тупиковый путь.

Жена Рамсея Макдональда, бывшего одно время премьер-министром Великобритании, незадолго до своей кончины сказала мужу: «Что бы ты ни делал, привноси в жизнь наших детей романтику и энтузиазм. С такими качествами их ждет хорошая жизнь».

Исполненная энтузиазма убежденность — генератор настоящего счастья. Она в состоянии наполнить прозу жизни если не романтикой, то, по крайней мере, захватывающим интересом и значением. Мы живем во времена, когда многие из тех, у кого есть образование и возможности пользоваться материальными и культурными сокровищами, создававшимися веками самоотверженного и тяжелого труда, приходят к выводу, что жизнь бессмысленна и лишена ценности. Что же до энтузиазма, то упоминание этого слова отражается мимолетным замешательством на их непонимающих лицах. И приходится признать, что наша эра — не самая благоприятная для пропаганды энтузиазма. Либо, напротив, в силу сложившихся обстоятельств она и есть самая благоприятная. Как бы там ни было, но энтузиазм не входит в число самых распространенных продуктов нашего времени. Сегодня в определенных кругах любое упоминание об энтузиазме сочтут если не откровенной банальностью, то уж как минимум наивностью.

Вот мнение Джеймса Диллета Фримена, пишущего сильно и убедительно: «Мы живем во времена бунта против разума. Бунта против красоты. Бунта против радости. Художники брызгают краской на холст прямо из банок. Скульпторы лепят в одно целое куски старого железа и бетона, подобранные на мусорных свалках. Музыканты гудят в клаксоны и гремят монтировками, выдавая производимый шум за симфонии. Поэты бормочут тривиальную заумь. Философы аргументировано доказывают, что аргументами нельзя ничего доказать».

И он продолжает, но уже без той деликатности, какую можно было бы ожидать от философа: «Жизнь омерзительна, говорят люди. Особенно люди интеллигентные. Утонченные. Люди образованные. Люди, читающие книги, — более того, даже те, кто книги пишет; художники, ученые, учителя, ученики. На их взгляд, — говорит Фримен, — жизнь омерзительна».

Каково, а? Это ли не вдохновляет? Мы дожили до таких дней, вступили в такую эпоху, когда достаточно иметь скептический взгляд на энтузиазм и считать жизнь омерзительной, чтобы прослыть эрудитом.